Почему алтайские депутаты предложили Госдуме принять единый статус для детей войны

Нина Рузанова (Барнаул),Сергей Зюзин (Новосибирск)Федерального статуса у тех, кто рос и выживал во время Великой Отечественной, до сих пор нет — законопроект обсуждается годами, но так и не принят. Во многих регионах детей войны поддерживают, но вразнобой. Нет даже единого понимания, кого считать ребенком войны. Как результат — обида стариков на несправедливость. Причем касается это миллионов пожилых людей. По данным алтайских депутатов, в России около 10 миллионов человек, чье детство пришлось на годы войны. В крае — около 80 тысяч.В свои 85 лет Ким Панов, выросший в детдоме, все пытается доказать чиновникам, что родителей он не знает. / Сергей Зюзин

Алтайские парламентарии просят депутатов Госдумы унифицировать подход не случайно. Так, в Алтайском крае детьми войны признаются те, кому на 3 сентября 1945 года не исполнилось 18 лет. То есть важны дата рождения и факт постоянного проживания в регионе. Так же решили и в Москве, и в ряде других регионов (сегодня законодательно определили статус детей войны 48 субъектов Федерации). А вот в Новосибирской области все гораздо сложнее — тут ребенку войны надо доказать, что хотя бы один из его родителей погиб во время боевых действий, предъявив чиновникам похоронку или извещение о пропавшем без вести.

С этим, к примеру, столкнулся новосибирец Ким Панов, который больше 12 лет борется за статус ребенка войны. Недавно он отметил 85-летие — хотя дата рождения 3.01.1939, которая записана в его документах, условная. Война лишила мальчишку, предположительно — из брянского села, не только дома и родных, но и настоящей фамилии. Имя Ким, Коммунистический интернационал молодежи, он помнит, оно настоящее. А отчество записали в детдоме от имени директора, Пановым он стал «в честь» воспитателя. Родной брат Виктор, которого Ким разыскал после войны, попал в другой детский дом, с другим директором, и на всю жизнь стал Сергеевичем.

— Помню, как по деревне проскакал всадник с криком «Война!» — рассказал Ким Константинович. — Мужчины, в том числе отец, сразу ушли. Помню, как мы, дети, сидели в подполе, а когда вылезли, увидели сожженную пустую деревню. Девушка — сейчас я понимаю, комсомолка, державшая связь с партизанами, — увела нас в лес, где уже была вырыта землянка. Помню, что мы с братом какое-то время бродяжничали, потом оказались в детдомах.

Детдом в брянском селе Шаровичи — изба с воронкой вместо пола. Пол постелили солдаты из соседней части. Пока часть стояла, кормили три раза в день. Когда бойцы ушли, кормить стали раз в день. Дети ходили по деревням вместе с директором и воспитателем, собирали куски. Голодно было и после Победы. «Отцов с фронта ждали все, — вспоминает Ким Константинович. — А приехали и забрали только троих». В 1953-м Киму «присвоили» отчество и фамилию, придумали дату рождения, выправили метрику. Местом рождения записали «город Донбасс», хотя такого населенного пункта нет и не было. Позже слово «город» из документов исчезло, остался просто «Донбасс». Где на самом деле родился Ким, неизвестно. Кто его родители? Он не знает. Может ли доказать факт их гибели в войне? Конечно, нет.

…Из шаровичского детдома Кима Панова отправили в ремесленное училище — в город Бежица. Выучившись и пройдя спецотбор, он стал крепить ядерный щит страны: в трудовой книжке значится почтовый ящик с номером, а в реальности это Новосибирск, завод химконцентратов. Здесь Ким Константинович проработал 44 года, получив 46 поощрений и два профессиональных заболевания. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — грустно шутит он. Пенсия с выплатами у Кима Панова сейчас больше, чем средняя зарплата в Сибирском федеральном округе.

Ребенку войны важно, чтобы государство и общество признали тот факт, что его судьба была жестоко сломана в самом начале жизни

Так что вопрос о статусе ребенка войны для Кима Панова — вопрос принципа, а не денег. Хотя в Новосибирской области детям войны, у которых есть похоронка, доплачивают 500 рублей к пенсии. С доплатами в регионах, кстати, тоже все по-разному, в Алтайском крае их, например, нет совсем, в Москве — больше 1800 рублей. Согласитесь, все же несколько странно, что поддержка зависит от того, в каком именно уголке России живет пострадавший. Но ветерану атомной отрасли Киму Панову важно, чтобы государство и общество признали тот факт, что его судьба была так жестоко сломана в самом начале. Нужна ли для этого архивная бумага? Очевидно, что нет.

Но закон Новосибирской области написан по-другому. Спорить с ним трудно. У Кима Панова — тома бесплодной переписки с чиновниками. Он обращался даже в суд, и суд признал — он потерял родителей во время оккупации. Решение Центрального суда Новосибирска чиновники обжаловали, но безуспешно, и оно вступило в законную силу. Но для министерства социального развития и это не аргумент — предоставь доказательство, что отец или мать воевали и погибли, защищая родину(?!). Иначе -не ребенок войны.

Так что, выходит, одна надежда на Госдуму. И лучше бы не затягивать, ведь по документам Киму Панову уже 85.

Российская газета — Столичный выпуск: №52(9294)

Источник